Умер, бедняга! В больнице военной

Умер, бедняга! В больнице военной
Долго родимый лежал;
Эту солдатскую жизнь постепенно
Тяжкий недуг доконал...
Рано его от семьи оторвали:
Горько заплакала мать,
Всю глубину материнской печали
Трудно пером описать!
С невыразимой тоскою во взоре
Мужа жена обняла;
Полную чашу великого горя
Рано она испила.
И протянул к нему с плачем ручонки
Мальчик-малютка грудной...
...Из виду скрылись родные избенки,
Край он покинул родной.
В гвардию был он назначен, в пехоту,
В полк наш по долгом пути;
Сдали его в Государеву роту
Царскую службу нести.
С виду пригожий он был новобранец,
Стройный и рослый такой,
Кровь с молоком, во всю щеку румянец,
Бойкий, смышленый, живой;
С еле заметным пушком над губами,
С честным открытым лицом,
Волосом рус, с голубыми глазами,
Ну, молодец молодцом.
Был у ефрейтора он на поруке,
К участи новой привык,
Приноровился к военной науке,
Сметливый был ученик.
Старым его уж считали солдатом,
Стал он любимцем полка;
В этом Измайловце щеголеватом
Кто бы узнал мужика!
Он безупречно во всяком наряде
Службу свою отбывал,
А по стрельбе скоро в первом разряде
Ротный его записал.
Мы бы в учебной команде зимою
Стали его обучать,
И подготовленный, он бы весною
В роту вернулся опять;
Славным со временем был бы он взводным.
Но не сбылись те мечты!
...Кончились лагери; ветром холодным
Желтые сдуло листы,
Серый спустился туман на столицу,
Льются дожди без конца...
В осень ненастную сдали в больницу
Нашего мы молодца.
Таял он, словно свеча, понемногу
В нашем суровом краю;
Кротко, безропотно Господу Богу
Отдал он душу свою.
Умер вдали от родного селенья,
Умер в разлуке с семьей,
Без материнского благословенья
Этот солдат молодой.
Ласковой, нежной рукою закрыты
Не были эти глаза,
И ни одна о той жизни прожитой
Не пролилася слеза!
Полк о кончине его известили, -
Хлопоты с мертвым пошли:
В старый одели мундир, положили
В гроб и в часовню снесли.
К выносу тела в военной больнице
Взвод был от нас наряжен...
По небу тучи неслись вереницей
В утро его похорон;
Выла и плакала снежная вьюга
С жалобным воплем таким,
Плача об участи нашего друга,
Словно рыдая над ним!
Вынесли гроб; привязали на дроги,
И по худой мостовой
Серая кляча знакомой дорогой
Их потащила рысцой.
Сзади и мы побрели за ворота,
Чтоб до угла хоть дойти:
Всюду до первого лишь поворота
Надо за гробом идти.
Дрогам вослед мы глядели, глядели
Долго с печалью немой...
Перекрестилися, шапки надели
И воротились домой...
Люди чужие солдата зароют
В мерзлой земле глубоко,
Там, за заставой, где ветры лишь воют,
Где-то в глуши далеко.
Спи же, товарищ ты наш, одиноко!
Спи же, покойся себе
В этой могилке сырой и глубокой!
Вечная память тебе!

Мыза Смерди
22 августа 1885

«Пронеслись мимолетные грезы!..»

Пронеслись мимолетные грезы! Беззаботные минули дни! 

Словно осенью листья березы, Незаметно умчались они.

Все, что горького в прошлом прожито Наболевшей душою моей,

Хоть на миг было мной позабыто Среди этих безоблачных дней...

Но конец пышноцветному лету, Уж грозит нам седая зима,

И на смену и зною, и свету Наступают и стужа, и тьма.

Принимайся ж опять за работу И за подвиг берись трудовой:

Будь готов и печаль, и заботу Снова встретить отважной душой.

2 октября 1886, Павловск

* * *

Садик запущенный, садик заглохший; Старенький, серенький дом;

Дворик заросший, прудок пересохший; Ветхие службы кругом.

Несколько шатких ступеней крылечка, Стекла цветные в дверях;

Лавки вдоль стен, изразцовая печка В низеньких, темных сенях;

В комнате стулья с обивкой сафьяной, Образ с лампадой в углу,

Книги на полках, камин, фортепьяно, Мягкий ковер на полу...

В комнате этой и зиму, и лето Столько цветов на окне...

Как мне знакомо и мило все это, Как это дорого мне!

Юные грезы! Счастливые встречи В поле и в мраке лесном...

Под вечер долгие, тихие речи Рядом, за чайным столом...

Годы минувшие, лучшие годы, Чуждые смут и тревог!

Ясные дни тишины и свободы! Мирный, родной уголок!

Ныне ж одно только на сердце бремя Незаменимых потерь...

Где это доброе старое время? Где это счастье теперь?

13 сентября 1886, Павловск